[Liluu~]

Старые куски писанины. Они мне даже чем-то нравятся. Под этим катом ещё больше катов.

Из старой альтернативной рп-ветки, которую все забросили тогда. А жаль.

...А в нашем обреченном мире мы всё ещё боремся за свое счастье. Уже даже не за своё место в реальности. Мы сражаемся, чтобы выжить в этой глупой, бессмысленной войне, найти безопасное пристанище, спастись от чужого безумия, зализать свои раны, подобно диким зверям. Сохранить свою надежду на спокойное существование, на счастливый конец для себя.
Мы же всё равно обречены, верно?
Так давай же убежим, убежим от всех этих безумцев, погрязших в ненависти и крови, забудем всё, что нас связывало с тем сумасшедшим обречённым миром. Его уже не спасти.
Давай же скинем наше прошлое, нашу старую жизнь в ту бездну тартара куда катится вся наша реальность. Давай проживём с тобой новую короткую, но яркую жизнь, проживем её для себя, оставив позади всё что теперь уже потеряло смысл.
Доверься мне, я знаю дорогу в то самое заветное Никуда. В этот маленький рай среди ада, там, где тьма скроет наши следы, сами наши души, а неминуемый конец настигнет не сразу. Там, где нас никто не найдет.
Там, где не слышно даже эха этой странной нелепой войны против той судьбы, что нам уготовлена. Не слышно ни плача, ни ругани, ни глупых приказов. Не слышно ничего.
Мы исчезнем, словно тени в жаркий полдень под нещадно палящим солнцем.
Мы перестанем быть узниками событий.
Мы сможем умереть свободными.
Мы сможем умереть так, как хотим этого мы, а больше ничего не имеет значения.

Смерть одной из ОСов по хоумстаку.

Тик-так. Тик-так.
Время неумолимо спешит вперед, отсчитывая последние часы.
Тик-так. Тик-так.
Часы бьют десять раз, на улице смеркается. Весь день ты провела на ногах, работая без передышек, не в состоянии уснуть. Сколько тебе осталось, провидица? Час, два? Может, чуть больше? Или меньше? Ты уже не можешь точно сказать.
Сидишь, вчитываешься в строчки отчетов, руки едва ощутимо дрожат.
Но это бесполезно, ты не можешь сосредоточиться, строчки расплываются.
Твоя боль невыносима, она разрывает грудную клетку изнутри, обжигая внутренности, тяжело пульсируя в затылке.
От этой боли уже не спасают никакие обезболивающие.
Эту боль уже не глушит даже героин.
Тик-так.
С твоих губ медленно капает кровь, пятная твое платье, перед глазами все плывёт, голова кружится. Дышать становится все тяжелее, каждый вздох обжигает легкие, а каждый выдох сопровождается хрипом и привкусом свежей крови во рту.
Ты готова поклясться, что слышишь как лопаются пузырьки крови в твоих лёгких.
Тик-так.
Что ты чувствуешь, ясновидящая? Чувствуешь, как горит в адском пламени твое горло, как ржавый привкус крови въелся в твой язык? Чувствуешь ту боль, когда легочные пузырьки один за другим лопаются в твоих легких, заполняя их свежей, ультрамариновой кровью? Чувствуешь, как с каждой минутой становится все сложнее вздохнуть, сложнее терпеть эту адскую, медленную смерть?
Тик-так.
Отчаявшись понять хоть слово из своих же отчетов, ты встаешь из-за письменного стола, в надежде дойти хотя бы до ванной, там будет легче оттереть твою кровь.
Часы пробивают полночь, лопаются последние пузырьки, обрекая тебя на долгую и мучительную смерть.
Тик-так.
Твоя грудь рвано вздымается и опускается, в попытках втянуть в себя хоть немного воздуха, но тщетно - твои легкие не в состоянии уже использовать кислород по назначению.
Отчаянно цепляешься одной рукой за край столешницы, падаешь на колени, судорожно кашляя.
На твоем платье, на полу, перчатках расплываются новые яркие ультрамариновые пятна.
Бесполезный более воздух с хрипом и кровью вырывается из твоей груди.
Раскрыв рот, словно выброшенная на берег рыба, задыхаясь, царапая ногтями деревянную поверхность стола, оставляя глубокие борозды, ты зажимаешь себе рот рукой, пытаясь остановить кровь, но безрезультатно.
Соленая, она течет вниз с твоих губ, по подбородку, мешаясь с твоими бледно-синими слезами, в глазах темнеет, а мысли путаются.
Тик-так, синекровая, тик-так.
Твое время вышло.
Провидец времени придет за тобой, когда часы пробьют три раза.
Когда твое тело уже остынет, кровь засохнет на полу отвратительной, грязно-синей лужей, а глаза чуть побелеют.
Тик-так.
Часы бьют полночь. Но ты уже не слышишь.
Тик-так.

опять же, вдомзастяк. Ирриту<>Каттус

Она любит плести длинные-длинные косички.
Множество маленьких и тонких, чтобы волосы потом покрывались мелкими-мелкими кудряшками. Или несколько больших, чтобы волосы большими кудрями спадали вниз. Любит смотреть как волосы мягко переливаются в слабом свете ламп, чувствовать немного жесткие локоны под своими пальцами. Любит эту спокойную тишину и тихое урчание. Любит эти редкие разговоры ни о чем. Любит иногда отвлекаться от плетения и легонько помассировать кожу головы, почесать за ухом. Почувствовать как напрягаются мышцы под пальцами, когда появляется её улыбка.
Иногда она любит ставить пластинки с тихой ненавязчивой музыкой, позволяя ей литься по улью.
Она любит читать ей вслух, погружаясь в удивительные миры и истории, на которые нет времени в повседневной жизни. В деталях описывать ей картины,которые ей увидеть, к сожалению, не дано. Пока не дано.Тешить себя мыслью, что скоро, может, удастся вернуть мойрейлу зрение она тоже любит. Она ценит эти спокойные, тихие часы, когда вокруг царит не лютый холод и стойкий запах крови и медикаментов. Нет криков умирающих, просьб прекратить. Это её маленькое убежище, от мертвенно-бледных лиц и отчаяния.
Она чувствует как жизнь останавливается, когда слышно только тихое дыхание мойрейла, шелест страниц или тихое урчание.
Едва слышно читать, описывать картины, шептать какую-то непонятную чепуху. Аккуратно заправить выбившуюся прядку за ухо. Приобнять за плечи и сидеть так часами, окончательно успокоившись после тяжелых ночей.
Мойреил успокаивает лучше любых таблеток.
Она благодарна ей за то, что она всегда остается рядом, до самого рассвета, до последней страницы, до последней ноты, до последнего слова.
В эти часы она всегда с тобой, слушает. Не осуждает.
Она идеальный мойреил для тебя.
И ты бесконечно благодарна ей за это.

Ирриту <\3 Мендия. Да, опять хоумстак

Ей противен резкий, горький запах лекарств, она ненавидит яркий, режущий свет ламп. Она зовет его пустым и искусственным. Она не переносит блёклые, серые стены. Она говорит, что они давят на неё. И она абсолютно не может существовать в мертвой тишине твоего дома.
Ты будешь пытаться добраться до нее, окликнуть, схватить за руку, но все будет напрасно - теплый коричневый покинет тебя, уйдет, даже не попрощавшись. Ее силуэт растает в ночном тумане, а звонкий смех исчезнет в глубоких, непроходимых чащобах. Ты больше не увидишь как нетерпеливо дрожат её крылья, когда она ждет тебя у выхода, не услышишь её шуток, не почувствуешь её тепла. Не сможешь коснуться. Останутся только воспоминания о том, что было. А ещё останется чуть горьковатый запах трав, леса, костров. Он перебьет запах больниц и крови. Останется эхо её звонкого смеха, которое заглушит тишину в коридорах и полупустых палатах. Иногда ты слышишь его, в тот час когда закатное солнце пытается пробиться сквозь плотную ткань занавесок, а ты бежишь в коридор, бежишь встретить ее.
Но ее нет, а стены коридоров встречают тебя холодным серым цветом и запахом лекарств и крови.
Она больше не вернется в эти скучные стены, не обнимет тебя и не вытащит гулять по темным лесным чащам. Не обманывай себя.
Твоя лесная нимфа, твое сердце, покинула тебя, предпочтя леса скучным кабинетам, а твое общество обществу таких же ветреных друзей.
И ты не вернешь ее. Никогда.

А вот это уже абсолютно другой ориджинал. Старые тёрки, старая любовь и пиздострадания.

Я тебя абсолютно не знаю. Не знаю твоих мотивов, намерений.
Не знаю что тобой движет, к чему ты стремишься, ради чего живешь.
Я не знаю о тебе ничего. Ты не позволишь мне узнать.
И мне от этого немного больно.
Я не знаю когда это началось. С чего началось.
И почему я вообще смогла привязаться к такому громадному куску льда как ты. Почему я смогла полюбить?
Ты ведь не чувствуешь ко мне ничего. Ни единой искры.
А я, как последняя, наивная дура, потеряла голову, ночами спать не могла. Всё мечтала, надеялась.
Но всё разбилось вдребезги об острые скалы твоего безразличия ко мне.
Не знаю как я смогла это пережить. Всю эту боль, обиду, разочарование.
Хотя твоей вины тут нет и не было никогда.
Но я все равно попыталась исчезнуть, раствориться. Попыталась забыть про чувства. Но лучше не стало.
Сердце все ещё болело.
Я сдалась, вернулась.
Сидела рядом, наблюдала, пыталась заговорить.
Но ты молчал.
По началу эта тишина давила на меня, сводила с ума. Мне было неуютно в этом абсолютном молчании.
Но я привыкла
С тобой тишина перестала казаться такой гнетущей.
Она стала для меня чем-то вроде знака неизменности, стабильности.
Тихо, спокойно. Привычно.
Иногда я могу просто наблюдать. Часами, днями, неделями.
Наблюдать за тобой. И твоей странной, непонятной работой.
Я уже не питаю пустых надежд на твою любовь, нет. На самом деле то, что ты меня не отталкиваешь - уже награда.
Я не оставлю тебя, потому что без тебя я не выживу.
Я всегда буду рядом, молча наблюдая за тобой. никогда не пытаясь заговорить или дотронуться.
Я буду твоим молчаливым Стражем и у нас всё всегда будет хорошо, я постараюсь позаботиться об этом.
Я сохраню твою тишину.
Единственное, о чём я попрошу - не прогоняй меня.
Я слишком привыкла к этой тишине, к этому безразличию.
Я слишком привыкла к тебе.

-

Жертвенница.

О чём ты только думала, меняя свою душу на мою помощь?
О чём ты думала, когда закрепляла печати своей кровью, обрекая себя на то, от чего бежала?
Теперь твоя душа в моих руках.

Даже несмотря на твой божественный уровень сильфиды, ты смертна.
Я буду ждать твоей смерти с придыханием, смотря как твоя прекрасная кровь льется из глубоких ран.
Её запах будоражит кровь, заставляет голову кружиться.

Наверняка ты пожертвуешь собой, спасая всех, не в силах смириться с мыслью, что кто-то из них умрет.
Ты спасешь кого угодно, даже если этот тролль тебе ненавистен.

И ты это знаешь.

Я вижу это в твоих глазах. Темно-темно синих, глубоких.
Я вижу эту мрачную решимость, полное понимание последствий.
Ты знаешь, что в какой-то момент ты уйдешь со мной из этого мира навсегда.
Но ты не жалеешь об этом.

Ведь ты делаешь это ради тех, кого любишь.
О ком заботишься.
Ради тех, кого считаешь своей
Семьёй.

Сейчас, Сильфида.
Сейчас я, Служанка крови, повинуюсь любой твоей команде и храню твою жизнь.

В конце концов.
Это обещает быть неплохим развлечением.

чет там про эшли

Тонкое лезвие пляшет по такой же тонкой, бледной коже.
Весело.
Тонкое лезвие оставляет на тонкой, бледной коже тонкие-тонкие алые полоски.
Весело.
Тонкие-тонкие алые полоски складываются в узор на тонкой, бледной коже.
Красиво.
Алый узор на тонкой, бледной коже перекрывают теплые, пахнущие железом и солью, струйки.
Весело.
Струйки стекают, соединяются в один большой ручей, который все шире и теплее.
Весело, черт возьми, как весело.
Тишина давит на уши.
Страшно.
Алая капля падает на полосатый пол. Рушит эту отвратительную, страшную тишину.
Кап.
За ней следует вторая. Третья.
Весело.
И уже не так страшно.
Тонкое лезвие пляшет поверх струек крови, добавляя все новые и новые линии красному узору.
Весело.
Беззаботная капель поет свою радостную песенку.
Кап-кап.
Алые пятна ярко выделаются на черно-белом на полу.
Ха-ха.
Тихий, хриплый смех абсолютно не вписывается в эту прекрасную капель.
Нужно замолчать.
Тонкие бледные пальцы отпустили острое лезвие, позволив ему упасть с едва слышным звоном.
Трагично.
Хрупкие пальцы повторяют путь исчезнувшего лезвия, давя на ставшие багряными линии узора.
Красиво.
Алые капли больше не поют свою капель, алые капли стали темными, неживыми.
Печально.
Но уже другие, прозрачные и соленые скатились вниз. Но уже по лицу.
Странно.
Оплакивать засохшие алые струйки, которые дополнили узор своей смертью.
Больно.
Тонкий алый узор горит, словно в огне.
Жарко.
Эти линии вгрызутся в кожу бледными шрамами.
Навечно.
Багряный узор останется со мной навсегда.
Только он потеряет свой цвет.
Грустно.
Бледная кожа идеально контрастирует с темным багрянцем.
Весело.
Хрупкие пальцы ищут острое лезвие. Чтобы закончить этот узор.
Но его нет.
Жалко.
К черту его.
Призрачный, бледный силуэт подходит к зеркалу.
Заплаканное лицо, багряные шрамы. Кровь неровной коркой застыла на белой коже. Покрасневшие от слез глаза.
Отвратительно.
Тонкие пальцы собираются в кулак, они бьют точно в зеркальное отражение мерзкого лица.
Ненависть.
Тонкие, уже алые пальцы берут один из осколков зеркала.
Острое.
Тонкие кромки зеркального осколка больно режут ладонь.
Но это даже весело. Ха-ха
На этот раз смех беззвучный. Безумный и беззвучный. Только грудь судорожно трясется.
Зеркальный осколок покрылся свежим, тонким, неровным алым слоем.
Пускай.
Это же так весело.
Алые капельки все падают и падают на пол, на застывшие багряные лужи, на черно-белые полосы паркета.
Силуэт падает следом за ними, коленями на острые зеркальные осколки.
Но это не важно.
Тонкие, багряные пальцы соединяют отдельные алые лужицы в одну линию.
И ещё одну. И ещё.
Не переставая тихо и безумно смеяться.
Это же весело, безумно весело.
И ни капельки не больно.
Ну, может быть, только чуть-чуть.
Рисовать алыми каплями на полосатом полу. По засохшему багрянцу.
Какая странная и безумная идея.
Но это такая забавная.
Алые лица, красное солнце, подсыхающий багрянец беззаботного детского луга.
Бледные щеки давно измазаны в этой темно-красной краске, а руки алые по самый локоть.
Сквозь алую пелену виднеется красивый, практически уже черный, узор, который оставило тонкое лезвие, валяющееся где-то на полу.
А силуэт все рисует и смеется.
Тихо, безумно, безудержно.
Но алая краска не бесконечна.
И вот, улыбка на губах гаснет, вздохи слышны все реже.
Девушка окончательно падает на пол, на осколки, которые впиваются в тело.
Но этого уже не почувствовать.
Пол перед ней изрисован различными рисунками одного цвета.
Целый чертов мир, написанный кровью.
А она лежит и чувствует как жизнь покидает её тело. Умирает ни о чем не жалея, с легкой улыбкой на губах.
Ведь, в конце концов…
Это было…
Весело?..


Вообще хочу просто схоронить их для себя. Ибо почему бы и нет. Мой дайрик, чо хочу то и сливаю

@темы: Всякое с ориджиналами., Мимоходное., Чужие ребята., Гомостак и фнтрле.